Мишель Лебрюн - Смерть молчит [Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас]

У нее с собой была сумочка. Потянувшись к ней, вдруг остановилась.

— Сигарета найдется?

Я достал пачку, подал ей сигарету и довольно бестактно брякнул:

— Оставь себе.

Она сунула пачку в сумочку и окинула меня сдержанным, но решительным взглядом.

— Надеюсь, ты меня понимаешь. В ближайшие дни, очевидно, разыщут преступника, и все закончится. Если я сейчас все скажу или скажешь ты, то потом возненавидишь меня и себя тоже до конца жизни. Так обстоят дела. Что ты еще хочешь услышать? Иди домой. Предоставь все мне.

Говорила она только то, что уже давно я твердил себе сам. Приводила те же аргументы. И хотя я так отчаянно хотел, чтобы она убедила меня, из ее уст они звучали еще сомнительнее. Чувствовал, как мной постепенно овладевает искушение. И одновременно презирал себя за эту слабость.

Словно прочтя мои мысли, она добавила:

— И не думай, что я это делаю для тебя. Вовсе нет. Только для себя.

— Для себя?

— Неужели это трудно понять? Что я делала все эти годы? Чарльз Мэйтленд! Джимми Лэмб! А я все уговаривала себя, что могу спасти кого-то своей любовью! И не понимала, что это всего лишь глупое тщеславие и прекрасный повод, чтобы самой болтаться в этом дерьме! Уже самое время ради разнообразия взглянуть в лицо действительности. Я выбрала Джимми. И мне ничего не остается, как взять все на себя. Уже давно мне нужно было как следует получить под зад. Вот оно и случилось.

Неожиданно улыбнулась.

— Так что не вздумай страдать от угрызений совести, Билл. Все в порядке. Я так хочу. Если ты понадобишься, скажу. Но ты мне не понадобишься. Так что прощай.

Торопливо покинув комнату, она лишила меня возможности на что-то решиться. Я остался стоять в немой растерянности. Она сделала все так ловко и тактично, что я сам стал склоняться к ее решению. В конце концов, разве не права была она, говоря о себе? Жизнь ее состояла из сплошных неудач. Арест, несомненно, так потряс ее, что избавил от иллюзий о себе, и, возможно, ценой относительных неприятностей она хотела пережить что-то вроде нравственного очищения. А готова ли она на нечто большее, чем некоторые неудобства?

Но не стоило обольщаться. Ее мотивы я понимал лучше, чем она сама. Несмотря на разговоры о переменах, она нисколько не изменилась. Просто перенесла свою материнскую заботу с неудачников вроде Чарльза Мэйтленда и Джимми Лэмба на меня. Теперь я был ей нужен, теперь я был объектом ее благородной страсти.

Итак, она нашла новый способ укорить меня. Но мне это было ни к чему. Я не хотел быть ей обязанным, не мог перенести мысль, что за само существование нашего брака с Бетси я должен быть благодарен благородному поступку Анжелики. Поступи я по первому движению души, бросился бы за ней в коридор, притащил ее назад и сказал охраннику всю правду. Но я этого не сделал. Просто взял такси и поехал домой.

Бетси еще не было. Я смешал коктейль. В сотый раз твердил себе, что все в порядке, что так в моем положении поступил бы каждый. Не помогало.

Бетси вернулась около полуночи. Не снимая плаща, влетела в гостиную.

— Как успехи, Билли?

— Никак. Я ее видел. Это все.

Стоя в дверях, она уставилась на меня.

— Но разве она ничего тебе не сказала?

— Абсолютно ничего.

Сняв плащ, бросила его в кресло.

— Я рассказала отцу. Вначале он подпрыгнул до потолка. Потом успокоился. Позвонил комиссару, тот его приятель. Попросил как-нибудь скрыть от журналистов, что она была твоей первой женой. Комиссар обещал сделать все, что в его силах.

Подойдя ближе, села на подлокотник кресла, с осунувшимся от тревоги лицом.

— Милый Билл, не расстраивайся так. Ты сделал для нее все, что мог. Знаю, тебе тяжело. Но это не значит, что она…

Она запнулась.

— Не значит что? — спросил я.

— Я хочу сказать, что она тебя особенно интересует. Разумеется, она тебя интересует, но… ах, Билл…

Она прижалась ко мне. В этот миг я понял, что весь вечер страдаю от мысли, что моя прежняя любовь к Анжелике вдруг проснется из-за того, что случилось. Господи, неужели я все-таки сделаю ее несчастной?

Я не хотел прикасаться к ней, я не хотел ни к кому прикасаться — и с этой мыслью я обнял ее и посадил на колени.

— Бетси, девочка моя, ты же знаешь, что между нами все по-прежнему.

Она меня ласково поцеловала.

— Мне жаль ее. Правда. Но дело в тебе и Рикки. Я о вас думаю.

Мы спали вместе, но и тут что-то стояло между нами. Еще долго после того, как Бетси уснула, я думал о ней, о Рикки и об Анжелике в камере на Центр-стрит. Пытался думать о ней с благодарностью. Но не мог. Мог ее только ненавидеть. Проклинать. Господи, зачем она вообще появилась на свет?

Наконец я тоже уснул, но, проснувшись, не чувствовал себя лучше. Днем я изнывал на фирме. Перенес даже разговор со Стариком, который информировал меня о своем разговоре с комиссаром и великодушно заверил, что не ставит мне в вину мои прошлые отношения с Анжеликой. Но чувствовал я себя так, словно всю неделю был болен. Встреча с Бетси была для меня мукой. И последовавшая ночь тоже. И еще два дня.

Об аресте Анжелики писали в газетах, но именовали ее Анжеликой Робертс и особого шума не было. Анжелика была заурядной особой, задержанной для допроса по заурядному делу об убийстве. Вне связей с семейством Кэллингемов прессу она не интересовала.

Трэнт тоже не отзывался. Поскольку я был уверен, что он меня подозревает и тянет только с каким-то умыслом, его молчание действовало мне на нервы не меньше, чем прямая атака. Не знаю, в который уже раз я говорил себе, что это неестественное состояние невыносимо, и думал позвонить ему и во всем сознаться. Но каждый раз меня останавливали остатки самоуважения и мысль о Бетси.

На третий день, когда я собирался обедать, Трэнт позвонил мне в кабинет. При звуках его голоса мне стало легче.

— Мне очень жаль, мистер Хардинг. У меня для вас плохие новости. Адвокат мисс Робертс всячески старался доказать ее алиби. И мы пытались тоже. Но ничего не нашли. Сегодня утром прокурор вынес обвинение.

— Хотите сказать, что она пойдет под суд?

— Вот именно. К сожалению, она отказалась от всякого сотрудничества. Прокурор не сомневается в ее вине. И убежден, что сумеет это доказать.

Все кончилось, прежде чем я пришел к какому-то решению. И еще раньше, чем я понял, что делаю, сказал:

— Мне нужно с вами немедленно поговорить.

— Пожалуйста, мистер Хардинг. Я здесь, на Центр-стрит. Приходите. Помолчав, он добавил:

— Я рад, что вы наконец решились. Так будет лучше для всех.

На Центр-стрит я поехал в такси. Никогда мне и в голову не приходило, что я могу сделать это, не посоветовавшись с Бетси, не предупредив Старика. Но все это было уже неважно, я только ощущал чисто физическую потребность ослабить нажим. И даже не пытался понять загадочный намек Трэнта. Речь шла об одном — отдать Анжелике долг, раз навсегда избавиться от этой обузы.

В здании на Центр-стрит охранник отвел меня в ту же комнату, в которой я уже был, или точно такую же. Скоро пришел Трэнт, со своей обычной приветливой, но теперь пугавшей меня улыбкой.

— Надеюсь, вы не раздумали, мистер Хардинг?

— Нет.

В комнате стояли простой деревянный стол и стул. Усевшись, он взглянул на меня.

— Чтобы вы были в этом уверены, думаю, будет лучше, если я вначале познакомлю вас с некоторыми фактами. Боюсь, я был с вами не совсем откровенен. К сожалению, полицейские не всегда могут придерживаться правил. По большей части я все знал с самого начала. Знаете, как только мистер Кэллингем назвал мне по телефону ваше имя, я подумал, не тот ли вы Уильям Хардинг, который написал «Зной юга». Прежде чем ехать к вам, просто так, по привычке, посмотрел фотографию на обложке книги. Я только что вернулся из квартиры Лэмба и в кармане еще лежал перстень с дельфином. Разумеется, я тут же узнал в нем перстень, который был на пальце вашей бывшей жены. Так что я уже тогда знал, что она в этом замешана и что вам тоже есть что скрывать. Раз вы отрицали, что перстень вам знаком, я понял, вы что-то скрываете. А когда я, еще позднее, показал вашу фотографию миссис Шварц, она опознала в вас человека, который дрался с Лэмбом в коридоре дома, где жила мисс Робертс, мне стало ясно, что вы скрываете.

С каким-то болезненным интересом, словно все это не имело ко мне отношения, я подумал: «Значит, женщина, которая вышла в ту ночь из такси, была миссис Шварц».

Лейтенант Трэнт наклонился ко мне через стол, все такой же бесконечно терпеливый, как всегда.

— С самого начала я мог пригласить вас на допрос. Но мне казалось, что я вас хорошо понимаю, хотя только по «Зною юга». Сказал бы, что вы романтик, мистер Хардинг, но в то же время человек ответственный. Не любите, когда на вас давят, когда вам угрожают, но всегда сделаете то, что сочтете правильным. Если я буду на вас давить, решил я, ничего не добьюсь. Если, наоборот, оставлю вас в покое и только время от времени буду вас беспокоить, вы, несомненно, когда придет время, решите что ваш гражданский долг для вас важнее, чем некие химеры романтической галантности.